3
Геннадий Кузнецов, 77 лет, деревня Амба Колыванского района
Сегодня первый раз в своей жизни проехал на метро. Теснота — самое первое ощущение. Я же живу в деревне, у нас свобода. Ехали через мост, думаю: «Как бы не обвалился — такая «сигара». Ничего, нормально проехали, быстро. Вентиляция хорошая. Как на трамвае. Я сказал: «Это первый и последний раз». Я уже 17 лет живу в деревне, мне наказание в город ехать. Еду как на казнь: противно, газ! Автобус чуть проедет и стоит. Я пешком быстрей дойду.
Когда-то давно, когда облицовывали «Студенческую», мы собирались коллективом, приезжали и помогали, плиты таскали. Такая установка была — что-то делать для общества. Мы жили не как сейчас — закрыто все живут. Сегодняшние 20-летние и мы 20-летние — не сравнить. Никто не курил, не пил, все спортсмены. Я даже участвовал во всесоюзных соревнованиях. Я лыжник-гонщик. Третье место в Новосибирск привезли, нас на руках носили. Еще бы, 82 команды участвовали! Нас обогнали ребята из Елабуги и Ленинграда.
Как отец уходил на фронт, я не помню. Помню, как он пришел с войны, мне четыре года было. Запомнил его шинель и гору разноцветных конфет-звездочек без обертки, которые он высыпал то ли на кровать, то ли на стол. Он прошел четыре войны, воевал с финнами, японцами. Крепкий был. Мама рассказывала, он Обь туда и обратно переплывал одним разом.
В войну мы жили в бараке. У нас была железная печка. Когда взрослые уйдут, мы, дети, брали картофельные очистки, клали на печку, они испекутся, мы их ели. Чипсы по-вашему.
Мама рассказывала, что она «убёгом» вышла замуж за моего отца. Ей ее отец сказал: «Настя, мы тебя за Ваньку Макарова отдадим». А ей Сережка с Чауса нравился. Она убежала и там замуж вышла. Они 52 года вместе прожили. Когда он умирал, сказал: «Настя, я всю жизнь тебя любил». А она ему ответила: «Подь ты к черту!» Она так говорила, когда смущалась.
В армию я пошел в 1960 году. К тому времени окончил курсы шоферов, и служить мы поехали в ГДР. За эти три германских года я так научился машину мыть! Занимался все время легкой атлетикой, штангу 150 килограммов за вес не считал. Говорил: «Одного не боюсь, с двумя подерусь, а от трех убегу». Не то что дедовщины не было — слова такого не слышали. Была единственная традиция: те, кто служат третий год, никогда не убирают в комнате. В Лейпциге наш военный городок был обнесен колючей проволокой. Ребята-немцы мимо с девушками ходят, а мы стоим с автоматами. Танцевальный ансамбль был у нас. Несколько раз ездили с концертами в германские колхозы. Пели русские песни, плясали, нас кормили чем-то местным. Раза два в Лейпциге прошли строем, сходили на памятник Битве народов.
Вернувшись из армии, пошел на завод, влился в танцевальный коллектив ДК «Прогресс», опять на лыжах бегал. А весной на завод пришел мужчина и предложил поехать на Север. Тогда набирали молодежь в Норильск и еще дальше. Мы с одним парнем, Яшкой, собрались. Мама пускать не хотела, легла на порог. Я через нее перешагнул — и уехал. На пятнадцать лет. Десять строек прошел. За это время домой приезжал только дважды. Денег у меня было — куры не клюют. Мы в столовую не ходили — в ресторане ужинали. Возьмешь стейк грамм на триста! Все ведь холостые.
Первая любовь была на Байкале и продолжалась десять лет. Я же мотался по стройкам. Она мне все говорила: «Ну что я буду тебя ждать, как моряка из дальнего плавания?» А мне надо куда-то бежать, ехать — не сиделось дома. Ее мать говорила: «У вас любовь, а вы дураки». А потом я ее в Новосибирске встретил, в гостях у жены брата. Мне было почти 60 лет. Заходит женщина. Смотрю — Зойка. Такая же, как была. Не знаю, как жила, но знаю — родной человек. С полчаса посидели, ни о чем не говорили. Только смотрел на нее, а она на меня. Скажу прямо, мозги в это время не работали. Любовь остается. Мне всегда нравились добрые, мягкие женщины. А злюки меня никогда не устраивали.
Было время, каждый день стихи писал. Но два месяца назад ко мне приехала старуха — гипертония. Ничего не пишу — мешает. Семьдесят лет никаких болезней не знал. Не курю, не пью, холестерин нормальный, сердце нормальное... Говорю докторам: «Укажите причину — я устраню». «Возраст», — отвечают.
Есть врачи от бога. Я к такому в молодости попал — знаменитому хирургу Мышу (речь, видимо, идет о Георгии Дмитриевиче Мыше, работавшем в Новосибирской областной больнице и возглавившем ее впоследствии.
Г. Д. Мыш внедрил 24 изобретенных им метода лечения. — Прим. ред.). У меня была язва 12-перстной кишки. На операционный стол пошел с весом 53 килограмма — специально ничего не ел почти 18 дней. Перед операцией хирург сказал: «О, я люблю таких тощих резать!»
Больше тридцати лет обливаюсь холодной водой, живу по системе Порфирия Корнеевича Иванова. Начал еще в Новосибирске. Спускался с седьмого этажа с двумя ведрами — в плавках, на морозе, на снегу. Так и по сей день. Зимой стою на остановке, на мне тоненький комбинезон, кеды, рукавицы меховые. Народ смеется в Колывани: голый, а в рукавицах! Но у меня руки мерзнут. Одни татары везли бабушку в больницу, она видит, старый дед идет голый по улице, говорит: «Обратно поедем — заберем, пусть он у нас поживет зиму. А летом отпустим».
Хожу в любое время года без шапки. Волосы сохраняю тем, что всю жизнь мою голову «собачьим» мылом. Почему собачьим? Нам говорили, что хозяйственное мыло делают из собак. Летом горячей водой голову мою, осенью — прохладной, зимой — холодной.
Нравится жить в деревне. Тишина, покой. У меня усадьба 30 соток. Я на ней один работаю. Сажаю картошку, морковку. Все отдаю всем бесплатно, отдаю в монастырь. Спрашивают: «Зачем ты работаешь?» А ты поклонись земле — и все в порядке. Надо — приходи, бери. Не оскудеет рука дающего.
В прошлые годы дверь в дом не закрывали. Сейчас попробуй оставь что-нибудь. У меня комбинезон на веревке сушился — кому-то понравился.
Деньги — бумажки. Нет у меня к ним страсти. Если бы можно было без них обходиться! Мы в молодости четверо в комнате жили, пришли, всю зарплату бросаем в тумбочку, берем кому сколько надо. У нас сосед один был, Андрюшка. Придет, весь одеколон выпьет. Потом спрашивает: «Я зашел или ввалился?» С получки всем нам одеколон снова поставит. Народ был честный.
Жизнь всегда интересна. Она не бывает плохой. Просто отношения бывают плохие. С годами я стал к людям относиться попроще, не так требовательно.
Дома хорошо одному. А бывает — елки-палки, чего-то не хватает! Собираюсь в Колывань. Пешком хожу туда и обратно — 30 километров. В Скале меня стали называть амбинским пешеходом. По пути знакомые девчонки чаем напоят. Пятнадцать лет хожу по этой трассе. Машины мимо идут, останавливаются. «Давайте подвезем». — «Нет, ребята, спасибо». Один раз иду, зима, мороз, я без шапки, в кедах. Машина остановилась, водитель: «Слушай, сядь ко мне. Сутки еду — поговорить не с кем». Сел, поговорил. Разные чудаки есть на свете.
