0
Когда началась война, мне было 11 лет. Мы жили в деревне Морской — это за нынешней ОбьГЭС. Папу призвали в армию, и, когда он прощался, мама начала рыдать. Папа ее успокаивал, говорил, что война не будет долгой и скоро он вернется. «Меня ни за что не убьют, меня не убьют», — сказал он маме. Похоронка на папу пришла в 1942 году, на папиного брата — в 1943-м, на маминого брата — в 1944-м. На фронте погиб и второй мамин брат. Нам некого было встречать — четыре самых близких родственника погибли.
О том, что войне конец, что Германия капитулировала, объявили по рупору. Мы приехали с бригадой из совхоза «Морской» в деревню. Я побежала домой и за три дома услышала, как кричит мама. Нас было пятеро детей, младшей шесть лет. Мы встали у порога и боялись войти в дом. Победу еще долго отмечали слезами, мама всегда плакала. В тот День Победы радости было много и слез было много. Кто встречал, а кто плакал. Но встречали в нашей деревне не очень многие, больше было слез.
В совхозе я трудилась с 12 лет, работу выполняла взрослую. Была стогометчиком, работала на сеялках, на конных граблях. Мы выращивали пшеницу, овес, гречку. Пасека была, куры, свиньи, овцы, с которых шерсть сдавали. Хозяйство было очень большое, и впоследствии совхоз стал миллионером. Приезжали американцы, китайцы — опыт перенимали. А во время войны все, что мы производили, конечно, уходило в армию. Сами все голодными были, но наши устремления были направлены на то, чтобы накормить тех, кто там, на фронте, под пулями, бомбами. Вязали носки, варежки и тоже отправляли в армию. В 1942-м приехали солдаты и забрали четырех лошадей из совхоза. Провожали лошадей ребятишки и плакали: они же погибнут, их же на фронт берут!
После войны жизнь изменилась. И люди ждали только хорошего. На трудодни стали давать пшеницу. Появился хлеб в магазине. В войну давали 200 граммов хлеба на человека. Булки были килограммов по пять, от них отрезали и давали по карточкам. А тут хлеба навалом. До того дошло, что где-то с 50-х годов хлебом скотину стали кормить. Конфеты появились в продаже, масло растительное, но его не очень брали почему-то, а все больше гидрожир. Продукты дешевели год от года, мы так рады были! И керосин в магазине можно было купить, а прежде его выдавали понемногу, и мы его экономили, при свечках жили. Но керосин скоро стал не нужен — протянули электричество. А потом и водопровод. Все праздники — и государственные, и церковные — отмечали вместе, всей деревней. Столы поставим, гармошка играет, поем, танцуем. Жить стало легче.
Спустя годы после победного мая у Лидии родились дети. Новые поколения сибиряков уже не знали и не знают тягот войны, но несут в своих сердцах глубокое уважение к подвигу отцов и дедов. Все мы вышли из мая 1945-го. Фото из архива Лидии ПЫШКИНОЙ
В 19 лет я вышла замуж за фронтовика. Муж был старше почти на восемь лет. Солдаты, что вернулись, все на молодых женились. У женщин постарше шансов обзавестись семьей почти не было. В нашей деревне тогда много старых дев осталось. Мужу войну тяжело было вспоминать. Друг его, бывало, придет, мы их подружками называли — сидят, вспоминают, а нам интересно послушать. Он никогда на детей не кричал и не позволял никому. На фронте видел, как немцы издевались. «Ты не фашистка — не трогай детей», — говорил.
Где-то в 1949 году у нас в бригаде работали пленные немцы. Урожай был большой, и к нам привезли человек тридцать. Охраняли их с автоматами четверо военных. Были немцы все такие здоровые, гладкие, и рукава у них всегда засученные. Работали они добросовестно, а вечером на губной гармошке играли. Спали в том же доме, что и мы, только в другой половине. Сначала женщины готовы были на них кидаться, бросали в них что-то. Потом ничего, не обижали, не дразнили. Кормили их хорошо, лучше, чем нас. Один немец на меня все смотрел, говорил, что на его жену сильно похожа.
В деревне открыли детский сад, и я стала заведующей. Детей принимали с четырех месяцев. Такой большой манеж, они ползают там, как червячки. Наварим им, бывало, манки на молочке, в бутылочку, они насосутся — и порядок. Кормящие мамы приходили с работы кормить деток. А ребятишкам постарше и мясо давали, и котлеты — хорошо кормили. Детсад был круглосуточный, потому что много доярок было в совхозе. Так люди потихоньку оклемались после войны.
Сейчас мне восемьдесят восемь лет, но я по-прежнему помню то время и остаюсь связанной с ним. И чем могу помогаю ветеранам, хоть и здоровье не очень: за лекарствами в аптеку для них хожу, оплачиваю счета. По-другому не могу.
