0
В 1941 году 8 сентября немецко-фашистские войска замкнули кольцо вокруг Ленинграда. Из блокадного города в Новосибирск было эвакуировано 50 заводов и фабрик. Столица Сибири стала второй родиной для 128 тысяч ленинградцев.
Вчера, в день 79-й годовщины начала блокады Ленинграда, те, кто пережил эти страшные дни, пришли на площадь Пименова к памятнику трудовому подвигу ленинградцев, эвакуированных в Новосибирск в годы Великой Отечественной войны. Обозреватель «Советской Сибири» пообщалась с блокадниками.
Им всем уже далеко за восемьдесят. С годами их остается все меньше. И все же, несмотря ни на что, каждый год 8 сентября они собираются у стелы в честь трудового подвига ленинградцев, возлагают цветы и поют: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Мероприятие областного оргкомитета «Победа» прошло при поддержке министерства региональной политики Новосибирской области в рамках Года памяти и славы. В торжестве приняли участие курсанты Новосибирского военного института имени генерала армии И. К. Яковлева.
Из голода в голод
Доре Евдокимовой было три года, когда началась война. От событий сентября 1941-го осталось смутное воспоминание:
— Я вижу себя трехлетней девочкой на вокзале. Началась бомбежка, и все побежали. А я сижу и смотрю на то, как другие бегают, кричат.
Дора Николаевна выросла в приемной семье. Приемная мама — Александра Николаевна была театральной актрисой. Поэтому семья постоянно переезжала из города в город — туда, где ей предлагали работу в театре. Бабушка, мамина мама, имела два класса образования и не боялась никакой работы. Благодаря этому семья и выжила.
— В 1947 году мы поехали в Ташкент и опоздали к распределению продуктовых карточек. Вот этот голод в Ташкенте я запомнила еще сильнее, чем ленинградский. Единственные учреждения, которые хоть как-то снабжались государством, — детские дома. Я встречалась с детдомовскими детьми и завидовала их сытости. Однажды сказала бабушке: «Отдай меня в детский дом. А когда у нас в семье будет что кушать, вы с мамой меня обратно заберете». Бабушка расплакалась.
После войны Дора Николаевна попыталась узнать что-то о своей родной семье. Обратилась на передачу «Помогите найти человека», которую вела поэтесса Агния Барто. Выяснила немногое. Что родилась в большой и бедной семье в Севастополе. Мама, опасаясь, что дочка не выживет, отдала ее своей бездетной подруге-ленинградке. В марте 1942 года та умерла от голода, а девочку подобрали и привезли в эвакуацию чужие люди.
Лепешки на… олифе
Александра Меньщикова считает, что ей повезло: в войну она не потеряла родителей, не скиталась по детским домам.
— Я была младшим ребенком в благополучной семье, поэтому меня оберегали и защищали, — рассказала Александра Константиновна.
Когда в июле 41-го начался голод, ее мама ездила за город, рвала траву, мелко резала, смешивала с мукой и пекла лепешки на… олифе. Натуральная олифа — продукт переработки растительных масел, поэтому ее можно отнести к условно съедобным продуктам.
Папа умер в феврале 42-го. Он был железнодорожником, сутками работал на вокзале. Там простудился и заболел воспалением легких. Мама долго не хотела уезжать из Ленинграда, но летом 42-го все-таки решилась. До Ладоги ехали в телячьих вагонах. Потом на барже. Несколько раз налетали немецкие самолеты, бомбили, но не попали.
Все, что Тамаре Мещеряковой осталось на память о мирном ленинградском детстве. Фото Алексея ТАНЮШИНА
Темнота, взрывы, страх, голод. Такие воспоминания о войне остались у Тамары Мещеряковой. Отца, работника легендарного приборостроительного завода «Светлана», эвакуировали вместе с предприятием в первые дни войны. Его жена с тремя детьми и свекровью остались в Ленинграде.
— Маме, которая работала, выдавали 250 граммов в день, остальным, как иждивенцам, 125 граммов. Братья Вова и Боря делились своим хлебом с младшей сестрой, то есть со мной. «Ели» два раза в день: на «завтрак» несколько хлебных крошек, на «ужин» — кипяченая вода. В 1942 году у мамы от голода началась цинга, ведь почти весь свой паек она отдавала нам, — вспоминает Тамара Николаевна. — При цинге сначала воспаляются десны и выпадают зубы, а затем разрушается весь организм. Но мама из последних сил ходила на работу, потому что знала: без ее хлебного пайка дети не выживут.
В 1942 году Боря тихо угас на диване в комнате коммунальной квартиры. Семья перебралась в другую комнату, объединившись с соседями. Так было проще отапливать жилье. В качестве дров использовали мебель, обломки разбомбленных домов.
В Сибири блокадников встретили радушно, старались помочь им всем, чем могли.
— Когда приехали в Новосибирск и поселились в коммунальной квартире, соседка все, что варила для своей семьи, несла нам. Так понемножку нас откармливали.
Божественно вкусный молочный кисель
Аврора Леонтьева на всю жизнь запомнила свист падающих бомб, который впервые услышала десятилетней девочкой.
— Уже в июле 41-го начались бомбежки. Мы жили в двухэтажном деревянном доме. Когда объявляли тревогу, мы спускались на первый этаж и садились в дверных проемах — считалось, что это относительно безопасное место. Помню, когда мы бежали под грохот канонады, я все время боялась, что под нами провалится пол.
Стела на площади Пименова в Новосибирске символизирует Александровскую колонну на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. Фото Алексея ТАНЮШИНА
1 сентября школьница Аврора пошла на занятия, но вскоре учеников распустили по домам, потому что в школе оборудовали госпиталь.
— Весь третий класс я сидела дома и перелистывала книгу Юрия Олеши «Три толстяка» — там на картинках была изображена еда. В городе уже был страшный голод. Однажды мама принесла откуда-то молочный кисель. Мне эта белая вязкая жидкость показалась божественно вкусной, и я мечтала: вот кончится война, буду каждый день варить себе молочный кисель.
В эвакуацию семья Авроры Андреевны отправилась 18 марта 1942 года. До Финского вокзала шли пешком. Поезд должен был приехать вечером, но задержался, и люди ждали на перроне всю ночь. По железной дороге доехали до Ладожского озера. А дальше беженцев пересаживали на автобусы или грузовые машины и везли по Дороге жизни. Правда, сами ленинградцы называли ее «дорогой смерти», так как не всем удавалось добраться до конца пути. Исследователи утверждают, что на дне Ладожского озера покоится больше 1,5 тысячи автомобилей.
— Нам повезло — нас с мамой посадили в автобус, а не в грузовик. Офицер, руководивший эвакуацией, всех торопил, и мы чуть не потеряли друг друга. Автобус уже тронулся, а мама осталась на улице. Слава богу, офицер заметил бегущую женщину и приказал водителю остановиться.
«Ваша дочь погибла…»
Галина Крутцова 30 лет искала маму, с которой ее разлучила война. Мама по профессии была швеей. С июня 1941-го фабрика, на которой она работала, перешла на непрерывное производство. Работницы в буквальном смысле жили в цехах — шили обмундирование для солдат и офицеров. Отец в первый же день войны ушел на фронт. Поэтому двухлетнюю Галочку пришлось отдать в интернат. Навещать дочку мама могла только по воскресеньям. Каждый раз приносила ей свой хлебный паек. Маленькая Галя раздавала крошки хлеба подружкам, которых никто не навещал, а сама зачастую оставалась голодной.
Когда в очередной раз мама пришла проведать дочку, на месте интерната увидела руины. Женщине сказали, что ее дочь погибла, потому что фамилии девочки не было в списках эвакуированных. На самом деле Галю и других малышей воспитатели чудом спасли и вывезли из города.
Став взрослой, Галина Крутцова нашла свою мать. Та по-прежнему жила в Ленинграде.
— Я поехала в Ленинград со своей дочкой. Ей тогда было два года, как и мне в начале войны. Мама так растерялась, что, увидев мою дочку, спросила: «Так вот это — моя Галочка?» А я ответила: «Мама, это — твоя внучка». Мы всю ночь проплакали.
«Я жив, тобой и Господом храним…»
Такие события, как война, делят жизнь людей на до и после. У Виктора Богатко время до войны ассоциируется с беззаботным детством. В 41-м ему было пять лет. Лето он проводил у бабушки в Павловске. Там был хороший дом дореволюционной постройки, в котором на летние выходные собиралась вся семья — мама, отец, дедушка с бабушкой по отцовской линии.
Бомбежки в городе начались в сентябре 41-го.
— Мы с мамой ехали в трамвае. Начался артобстрел. Трамвай остановился, все побежали к арке ближайшего дома, чтобы укрыться от осколков. Впереди нас бежали мама и девочка моего возраста. Вдруг у девочки голова стала красной и ноги подкосились. А потом мы услышали страшный крик матери…
Пятилетний Витя чудом выжил, когда бомба попала в их дом.
— Наша квартира находилась на третьем этаже. Я играл на балконе, когда в здание прилетел снаряд. Взрывной волной меня выбросило с балкона. А во дворе была куча песка, предназначенная для тушения зажигательных бомб. Я воткнулся головой в эту кучу и не успел задохнуться, потому что вытащили соседи.
Икона из блокадного Ленинграда. Фото Алексея ТАНЮШИНА
Контуженного ребенка отвезли в госпиталь. Это здание на следующий день тоже разбомбили, но мальчик снова чудом остался жив.
— После этого я стал верить в Бога, — говорит Виктор Константинович.
Несмотря на воинствующий атеизм большевиков, все в семье Виктора Богатко были верующими. Мама и бабушка ни в каких передрягах не расставались с иконами. Эти иконки до сих пор хранятся в доме Виктора Константиновича. Он считает, что выжил в войну благодаря Богу.
Уезжали из блокадного города в конце лета 1942 года по Ладоге. По приказу председателя совета по эвакуации при Совнаркоме СССР Алексея Косыгина в Ленинграде восстановили шесть списанных самоходных барж, построенных еще до революции.
— Мы должны были сесть в одну из этих барж. Это судно представляло собой крытое корыто с мотором. Внутри — как в склепе. Окон нет, темно, холодно. Когда мы почти погрузились, мама увидела, что следом за баржей к причалу подошел небольшой катер и тоже стал принимать на борт пассажиров. Она выдернула меня из очереди на баржу, и мы побежали на катерок. Ушли с небольшим интервалом сначала баржа, потом наш катер. Когда были на середине Ладоги, начался артобстрел. В баржу попал снаряд, она разломилась надвое. Все происходило на наших глазах. Мама прижала меня к себе, чтобы не травмировать детскую психику страшным зрелищем. Но я все равно видел, как тонущие люди копошились вокруг обломков...
