0
В фильме по роману Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» снялась елабужанка Эльмира Хамитова. Сериал должен выйти этой осенью на телеканале «Россия 1». В массовых сценах участвовала не только она, но и ее девятилетний сын Рубин.
О себе и своем участии в киносъемках Эльмира рассказала нашему корреспонденту.
— Как Ваша жизнь связана с Елабугой? Где Вы живете сейчас и чем занимаетесь?
— Это город моего отрочества. Я жила в Елабуге с 1986 по 1991 год. Переехали мы туда из Набережных Челнов в связи с тем, что моего отца Рафаэля Рахимовича Хамитова назначили заведующим гороно. Мне тогда было 10 лет. Училась я в школе №1, тогда только что построенной. С благодарностью вспоминаю учителей, которые так много в меня вложили — классного руководителя и учителя татарского языка Гузель Ибрагимовну Бондаренко, учителя музыки Елену Сергеевну Устюжанину. В музыкальной школе моим педагогом по классу фортепиано была Лилия Сабитовна Петрова. Благодаря ей я влюбилась в музыку и после девятого класса поступила в Набережночелнинское училище искусств на отделение фортепиано.
Потом была учеба в Казанской консерватории на факультете татарского музыкального искусства. Окончив учебу, вышла замуж и осталась жить в Казани. Работаю научным сотрудником в музее Салиха Сайдашева. У меня двое детей. К слову, дочь Энже в этом году поступила в театральное училище, чему я очень рада. Елабугу мы не забываем, часто приезжаем в гости к моим родителям.
— Сколько лет Вам сейчас? В каком возрасте Вы начали сниматься?
— Мне 40. Активно снимаюсь в массовках с прошлого года. Большое кино пришло в Казань и захватило меня в свой очаровательный плен (смеется).
— Какую роль Вы сыграли в «Зулейхе»?
— У меня там не одна, а несколько ролей. В сериале я и репрессированная поселенка-жительница села Семрук; и секретарь-машинистка из НКВД; и вдова, провожающая на пристани односельчан, уходящих на фронт; и мама мальчика, кидающего снежки в чучела буржуинов, набитые соломой; и узница подвалов пересыльной тюрьмы.
— Кто предложил Вам сниматься?
— Объявление о наборе людей для участия в массовых сценах этого фильма я увидела в ватсапе. Заинтересовалась и позвонила. Мне рассказали об условиях: берут только стройных и худеньких, ведь надо будет изображать репрессированных людей, изможденных голодом и тяжелыми условиями жизни. А у меня лишнего веса не было. Второе условие — участие в съемках в рабочее время, при необходимости целый день, у меня такая возможность была. К тому же мне как музейному работнику и с профессиональной точки зрения полезно было окунуться в атмосферу репрессий тех лет и прочувствовать, как жилось тогда людям.
Главное в массовке — выполнять все указания режиссера и максимально естественно себя вести. А самым сложным для меня было требование воздержаться от маникюра, покраски бровей и волос. Категорически запрещали новомодный тюнинг лица и тела. Поэтому все эти месяцы приходилось довольствоваться естественной красотой, ведь не зря говорят, что искусство требует жертв (смеется).
— Как прошел первый съемочный день? Чем он запомнился?
— На первые съемки я попала в октябре прошлого года. Нас привезли на берег Камы, где были подготовлены декорации поселка Семрук. По сюжету главную героиню — Зулейху — репрессируют и высылают в Сибирь. Ее и других людей везут на катере и высаживают на безлюдный и необжитый берег Ангары. Голые камни и больше ничего. И вот поселенцы строят там поселок и дают ему такое странное название. При строительстве большая работа легла на дровосеков, их было четверо, один из них — однорукий. «Семь рук», — говорили про них. Так и закрепилось это название.
До съемок нас очень долго и тщательно одевали костюмеры. Они сами застегивали пуговицы, заворачивали рукава, завязывали платки и шали и строго требовали ничего не менять. Вся одежда была из натуральных тканей, покрой соответствовал тому времени. А вот вязаную паутинку, подаренную мне покойной свекровью, разрешили накинуть на плечи — она совпадала по стилю с одеждой, в которую нас облачили. На нас были сапоги из натуральной кожи в стиле модниц 20-30 годов прошлого века.
Погода стояла солнечная — настоящее бабье лето. Играл баян, над рекой разносилась песня «Крутится, вертится шар голубой», мы танцевали напротив клуба. Удивительно, что именно эту песню меня в детстве часто просили спеть родители. Что я и делала, взобравшись на табуретку (смеется). Как причудливо порой перекликаются какие-то события жизни!
Приятно, что массовку кормили полноценным обедом, а чай со сладостями можно было попить в любое время.
— Как долго шли съемки?
— С октября 2018-го по январь этого года.
— Как получилось, что и сынок попал на них?
— По объявлению о наборе мальчиков для дублирования главного героя и участия в массовых сценах. Его взяли в ту сцену, где мальчишки кидают снежки в чучела буржуинов, набитые соломой. Действие происходило на импровизированной сцене перед Спасской башней Казанского Кремля в январе. Рубину тогда исполнилось девять лет. Изображая уличного хулигана, он лепил снежки и бросал их по команде.
А во второй половине того же дня нас «утрамбовали» в подвалы Казанского кремля, где мы изображали репрессированных людей, ожидающих отправки в Сибирь.
Рубину достался второй этаж деревянных нар. Он, играя, вертел в руках веревочку от холщовых мешков, на которых сидели взрослые. Такие «игры» вполне могли быть у тех, чье детство пришлось на те страшные годы. Съемки шли долго. В подвале, где нас было около 50 человек, стояла невыносимая духота. Позволялось только выйти в туалет и выпить стакан воды. Выглядели мы очень уставшими и измученными, что и требовалось для достоверности сцен. За десять часов съемки Рубин успел поспать на нарах. Так он в какой-то степени прочувствовал, каково это — страдать безвинно, прикоснулся к истории.
— Если это не коммерческая тайна, сколько платят за такую съемку взрослым и детям?
— 700 рублей за съемочный день. Независимо от того, шли съемки полчаса или 18 часов. Это за обычную массовку. Если надо нырять в воду или прыгать с высоты, оплата, конечно, выше.
— Видели ли Вы Чулпан Хаматову и Гузель Яхину?
— Чулпан приезжала на съемки сцены проводов мужчин поселка на фронт и на сцену в подвале, когда она вырывает из рук Баширова отравленный кусок сахара.
Мы близко старались не подходить, чтобы не нарушать рабочий процесс. А после съемки у нас была возможность быстренько сделать селфи с актрисой.
С Гузель Яхиной была творческая встреча, во время которой любой желающий мог задать вопрос и взять автограф.
Приятно удивило, что и исполнители главных ролей, и автор романа с уважением и терпением относились к поклонникам, давали автографы всем желающим, фотографировались и отвечали на вопросы. Никакого намека на звездность.
— Чему Вы научились за время съемок? Что нового для себя вынесли?
— Во время сьемок словно проживаешь целую новую жизнь. Растворяешься в этом творческом процессе, окунаешься в совершенно отличные от современности обстоятельства. Вспомнила в эти дни деревню в Алькеевском районе, где жили мои бабушка и дедушка, у которых я гостила в детстве.
Бесценны новые знакомства, перерастающие в дружбу. Они особенно дороги в нашем оцифрованном и стремящемся к обособлению мире.
— В каких съемках Вы участвовали после «Зулейхи»?
— Моя анкета попала в базу данных актеров массовых сцен, и, как говорится, пошло-поехало. В ролике ко дню рождения Тукая я сыграла маму поэта — Бибимэмдунэ. Потом снялась в клипе казанской музыкальной группы. Теперь это мое хобби, увлекательное и приносящее прибыль (смеется).
— С каким чувством Вы ждете выхода фильма?
— С трепетом. С чувством причастности к чему-то очень важному и нужному.
Конечно, каждый актер массовых сцен будет под микроскопом и на «паузе» рассматривать каждый миллиметр фильма, чтоб увидеть себя и друзей, подруг. Но важно не это. Важно, что вся страна с нетерпением ждет выхода этой истории и что эта история про нас — про наших бабушек и дедушек, про татарскую женщину, хрупкую, терпеливую, но такую сильную.
