9
Валентина ЗАХАРОВА, 102 года, Новосибирск
Я родилась в Новониколаевске в декабре 1915 года, а записали, что 3 января 1916 года. Жили мы на улице Спартака. Наш дом находился за нынешней швейной фабрикой «Синар». Рядом были овраг и колодец, к которому я с коромыслом ходила раз двенадцать подряд. Недалеко стояла пожарная вышка, и где-то там же была телефонная станция, на которой работала мама. Там она и познакомилась с папой.
Мой папа был человеком высокой культуры для своего времени. В школе сидел за партой с сыном князя. Тот мальчик учился плохо, и папа ему помогал. Князь взял его к себе на воспитание. С этой семьей папа бежал из Новониколаевска после революции. Но на полпути, перед переправой через Амур, решил, что не поедет, и вернулся.
Я помню, как в город пришли чехи (май 1918 года — свержение советской власти в Новониколаевске в результате мятежа чехословацкого корпуса. — Прим. ред.). Они ходили по городу и расстреливали большевиков. У нас был знакомый, его все звали Большевик. Услышав, как я зову его играть, чехи заинтересовались: «Так он большевик?» Отец и мама сказали: «Нет, она его Большим зовет, потому что он большого роста». Когда мне было лет двенадцать, мы с мамой встретили Большевика на базаре, который находился в то время на месте Дома Ленина. «Эта меня выдать хотела?» — засмеялся Большевик. К счастью, он остался жив.
Телефон был для меня самым привычным предметом. Мама на «телефонке» работала, и аппарат стоял у нас дома. Я вставала на стул, снимала трубку и звонила маме: «Мама, приди, я титю хочу». Мама очень долго кормила меня грудью...
Впервые я увидела автомобиль, когда мне было лет десять. Черный «форд» приехал на фабрику. Все бежали за ним, смотрели. А на меня он не произвел впечатления. Другое дело — Будённый! В шапке с красным околышем, на коне верхом.
Красный проспект сейчас ровный. А был он вот такой — ровного не было нигде.
Однажды отец принес дощечку, на ней камень, проводки. Их соединяли, и тогда горел свет. Но я помню ужин при лучине. Ужинали чудесно, вкусно — сухарями с конопляным маслом. Я сейчас, если бы это поела, наверное, стала бы здоровой. Это чудо — не масло!
Я была очень высокого роста, среди ребятишек меня называли Длинная. Собирала кучу детей, ходила с ними в кино. Грязи было по колено. Никто не хотел пачкаться, а я сажала кого-нибудь на горбушку и несла через грязь. До войны вела драмкружок в пожарной части. Пожарные сделали сцену, я шила костюмы.
Все говорили, что у меня платьев миллион. А у меня было одно платье, очень красивое: мамина сестра, хорошая портниха, сшила. Я то воротничок новый сделаю, то пуговицы заменю, и как будто другое платье.
164 сантиметра у меня был рост — воинский. И военный билет был — до войны служила телефонисткой. На фронт призвали, форму, пилотку надели и вдруг объявляют: «Захарова, переодевайтесь, у вас бронь». И я осталась. А мои подружки погибли.
Во время войны мне подарили на день рождения селедку и булку хлеба. Я кувыркалась от радости по дому.
Своего будущего мужа встретила в 1952 году. Сначала познакомилась с его дочкой. Таскаю воду на коромысле, смотрю, на заборе сидит девочка и ест малину. Она мне так понравилась, такая хорошенькая! Оказалось, у нее еще есть сестра, а мама от них ушла. Так я полюбила эту семью. С мужем мы прожили больше пятидесяти лет.
Говорили ли мы «люблю»? Говорили. В этом-то все и было — в любви. Я все любила, все и всех. Не знаю, может быть, я слишком глупа была. Может быть, дурна. Но у меня кругом было счастье.
Лучше всего жилось при Советском Союзе. Потому что я помню такое время, когда идешь на работу, играет музыка и все делают гимнастику, даже на проспекте.
Я всю жизнь делала зарядку. К врачам никогда не ходила. Внучка считает, что я оптимист. Муж дожил до 97 лет, говорил, что устал жить. Я такого никогда не чувствовала, мне все интересно. Сейчас любимое занятие — читать. У меня для этого два увеличительных стекла.
Моя бабушка очень хорошо готовила, ее нанимали на свадьбы. А я не готовила, пока не вышла замуж. Оказалось, что все умею. Я четыре года назад на свой день рождения кролика зажарила.
Сейчас хлеба нету. Это же не хлеб. Раньше такие булки пекли! Калачи достанут из печи, наденут на палку — и на мороз. Нынешние продукты есть нельзя. Я корки стала срезать, как увидела по телевизору, чем смазывают хлеб, чтобы красивый был.
Как-то раз ограду поправляла. Одна женщина говорит: «У меня свекровка, ей 74 года, и она еще умирать не хочет». Я чуть с забора не упала — мне тогда было 73 года.
Сотовый телефон мне и близко не надо, это какая-то чертова штука.
В бога не верю. Может, это плохо. Но даже не хочу верить. Если бы он был, разве допустил бы до такой гадости, чтобы воровали, плохо себя вели?
Берегу ли здоровье? Сейчас ничего не делаю. А раньше вообще не знала, что здоровье может куда-то убежать.
Я «пила» по десять рюмок за раз: марлю спрячу под вырезом, туда и вылью. Пьяной была один раз, только не от алкоголя. Это было в войну, мама сварила какое-то зелье, мы с подружкой попробовали. Сидели, хохотали, а потом хохотали уже под столом. Мама кое-как с нами справилась, уложила спать.
Я думаю, что секрет долгой жизни в том, что никогда не сидела на месте. Мне некогда было. Ходила, бегала, таскала, всегда была в работе. Я не имею представления, чтобы днем лечь спать.
Мне кажется, жизнь для этого и есть, чтобы ее любить.
