0
Как в 1941-м началась война для четырехлетней советской девочки, где она оказалась с приходом фашистов и чем все закончилось
Новосибирская общественная организация «Союз бывших малолетних узников фашистских концлагерей» сегодня объединяет полторы сотни человек.
Председатель этого союза — Вера Георгиевна Маськова. О своей судьбе, о годах, проведенных в немецком плену вместе с мамой и братом, она рассказала газете «Советская Сибирь».
Вера Георгиевна родилась в городе Дятьково Брянской области в 1938 году.
— Летом 41-го немцы захватили город. Вскоре они выгнали нас из квартиры и стали бесчинствовать: громили мебель, забрали все продукты, — вспоминает она. — Мама решила порезать все подушки, чтобы не достались фашистам. Перо летело во все стороны, немецкие солдаты увидели это и направили на моего четырехлетнего брата автомат. От страха он замолчал, потом долго не разговаривал и остался заикой на всю жизнь.
— Когда вас выгнали из квартиры, куда вы пошли?
— Бабушка жила в частном доме на окраине города, у нее мы худо-бедно и прожили вплоть до 43-го. Тогда всех жителей Дятьково согнали на железнодорожную станцию и ночью, как скот, в товарных вагонах куда-то повезли. Помню, что вокруг все горело от разорвавшихся снарядов. Сначала мы попали на полгода в Литву, в город Каунас. Там находился пересыльный пункт. Тиф, дизентерия, грязь в бараках, никакой еды, кроме баланды. Многие тогда не выжили. Потом нас снова погрузили в вагоны, мы оказались в Вене. Вспоминаю, что тоже жили в бараках, вечно голодные. Брюква, турнепс и баланда. Маму, бабушку, тетю и ее 14-летнего сына гоняли с собаками на ремонт железнодорожных путей. Это был тяжелый, изнурительный труд. Мама приходила с работы и падала без сил. А еще я помню, что у всех нас, даже маленьких детей, на одежде были нашивки «OST».
— Вспомните, кто и когда вас освободил?
— Два года мама с бабушкой и тетей принудительно работали в Вене. За это время периодически налетала авиация, бомбили так, что оглохнуть можно было. Однажды всех согнали в подземку, земля содрогалась, все гремело и грохотало. И вдруг завалило выход! Решили, что там мы и умрем, никто нас искать и откапывать не будет. Сколько мы там просидели, сложно сказать, время долго тянулось. А потом кто-то из мужчин все-таки нашел выход. Мы в кромешной темноте, по колено в воде шли по тоннелю. По лестнице вылезли в канализационный люк, где уже встретили наших солдат. Помню, как один из них дал мне конфету — на простой белой обертке нарисовано красное яблоко. Тогда мне казалось, что ничего вкуснее я в жизни не ела. А еще вспоминаю, как все плакали от радости и обнимались. Мы даже не понимали тогда, что война скоро закончится. Это был апрель 1945 года.
Вера Георгиевна Маськова с мамой и братом сразу после войны. Фото из семейного архива Веры Георгиевны МАСЬКОВОЙ
В Советский Союз семья Веры вернулась только в сентябре, добирались как придется: то шли пешком, то ехали на поездах. На месте бабушкиного дома застали пепелище. Сначала скитались по углам, а потом мать Веры взяла ссуду на квартиру и выплачивала ее до самой пенсии. Научилась шить, брала заказы на дом. А дети осенью собирали ягоды и грибы, чтобы хватало денег на еду.
— После войны узников, работавших на немецких предприятиях, нередко объявляли предателями. Вашу семью преследовали из-за этого?
— Нет, я не помню. Может быть, благодаря папе? Он ушел на фронт и погиб под Псковом в 1943 году, не выходя из танка. Посмертно его наградили орденом Отечественной войны. Я и брат окончили школу, поступили на пару в местный индустриальный техникум. По распределению я попала в Новосибирский электротехнический институт на ускоренный курс по специальности «инженер электронной техники». После института работала на электровакуумном заводе технологом в цехе, где собирали цветные телевизоры. Встретила своего будущего мужа, родились дочь и сын. Сейчас я на пенсии, занимаюсь общественной работой. Как председатель новосибирского Союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей встречаюсь со школьниками, кадетами и рассказываю им историю своего детства и других малолетних узников, которых уже нет с нами. Всегда говорю себе: «Пока мы живы, надо помнить…»
